Как праздновали Пасху в СССР

Если религия — опиум, то Пасха — его супердоза, считала советская власть, не давая народу отмечать главный христианский праздник. На борьбу с церковью в Союзе уходили миллиарды рублей, тонны бумажных отчетов и неизмеримое количество человеко-часов. Но стоило коммунистической идее дать сбой, как куличи и крашенки тут же выбрались из подполья…

ТАНЦЫ, ЧУЧЕЛА, СПЕКТАКЛИ

Свободу антирелигиозной пропаганды провозгласили в 1929 году. Церкви обложили налогом; если община выплачивала его, то добавляли второй, третий… И так до тех пор, пока бремя становилось непосильным и храм не закрывали.

«При этом община сама должна была послать наверх обращение трудящихся с просьбой ликвидировать храм, — рассказывает историк Олеся Стасюк. — Из материалов госархива видно, что все подобные заявления обычно были написаны одним почерком или, например, часть документов дублировала один вариант текста, а часть — второй, как под копирку».

Из многих освободившихся храмов попросторнее устраивали клубы. По словам историка, бывали случаи, когда молодежь не могла заставить себя ходить туда на гульки, и тогда местные функционеры буквально заставляли девчат танцевать в церкви в присутствии партверхушки. Кого замечали на всенощной или с крашенками, могли выгнать с работы или исключить из колхоза, и семье приходилось туго.

«Страх так укоренился, что даже малыши осторожничали и знали: о том, что дома пекли куличи, рассказывать нельзя, — говорит Стасюк. — В голодные годы, как свидетельствуют старожилы, бывало, на всю семью варили всего одно яичко и делили. Многие просто сидели дома и горевали, что в такой день ни в церковь сходить, ни отпраздновать нельзя».

КАК РАЗГОВЛЯЛИСЬ

В 1930-м выходной из-за Пасхи перенесли с воскресенья на четверг, чтобы праздник стал рабочим днем. Когда эта практика не прижилась, горожан стали выгонять на ленинские субботники, воскресники и массовые шествия с чучелами священников, которые потом сжигали.

Карикатура из журнала «Крокодил»

К этому дню, по словам Стасюк, приурочивали антипасхальные лекции: детям рассказывали, что пасхальные гуляния плодят пьяниц и хулиганство. Колхозные бригады старались отправить на работу подальше в поле, а детей забирали на выездные экскурсии, за игнорирование которых родителей вызывали в школу. А в Страстную пятницу, время глубокой скорби у христиан, для школьников любили устраивать танцы.

СВОЯ СВАДЬБА

Сразу после революции большевики начали бурную деятельность по замене религиозных праздников и обрядов новыми, советскими.

«Внедрялись так называемые красные крестины, красные Пасхи, красные карнавалы (те, что со сжиганием чучел), которые должны были отвлекать народ от традиций, иметь понятную ему форму и идейное содержание, — рассказывает религиовед Виктор Еленский. — Опирались на ленинские слова о том, что церковь заменяет людям театр: мол, дайте им спектакли, и они воспримут большевистские идеи».

СМИ боролись с религией всеми доступными им методами.

Красные Пасхи, правда, просуществовали только в 20-30-х — уж слишком откровенную пародию представляли они собой.

СКВОЗЬ БОЛОТА

Но партийная антирелигиозная комиссия сдаваться не собиралась. В конце 40-х в семьях предпраздничные приготовления все еще держали в тайне, говорит историк Петр Бондарчук.

«Когда в полночь из церкви выходил крестный ход, его уже поджидали: учителя высматривали школьников, а районные представители — местную интеллигенцию, — приводит он пример из свидетельств участников тех событий. — Исповедоваться к празднику научились заочно: записку со списком прегрешений человек передавал священнику через связных, а тот в письменной форме отпускал их или накладывал епитимию».

Поскольку действующих храмов оставались единицы, поход на всенощную превращался в целое паломничество. «Из отчета уполномоченного Верховного Совета по делам религий в Запорожской области Б. Козакова:

«Мне довелось наблюдать, как в темную ночь под ливнем на расстоянии почти 2 км до Велико-Хортицкой церкви в грязи, болоте буквально пробирались старики с корзинками и сумками в руках. Когда их спрашивали, зачем они в такую непогоду мучают себя, отвечали: «Это не муки, а радость — идти в церковь на святую Пасху…»

В 40-е И ПОСЛЕ

Всплеск религиозности случился во время войны, и как ни странно, граждан почти не преследовали. «Сталин в своем выступлении в связи с началом Великой Отечественной даже обратился к народу на церковный лад — „братья и сестры!“. А с 1943-го Московский патриархат уже активно использовался на внешней политической арене для пропаганды», — отмечает Виктор Еленский.

Агрессивное высмеивание и сжигания чучел откинули как слишком брутальные, верующим отвели этакое гетто для тихого отмечания праздника, а остальных граждан планировали ненавязчиво занимать в пасхальные дни.

«На атеистическую пропаганду в СССР выделяли огромные деньги; в каждом районе ответственные люди отчитывались о принятых антипасхальных мерах, — рассказывает религиовед. — В свойственной «советам» манере от них требовали, чтобы каждый год число посетителей церкви было ниже, чем в предыдущем.

БОЖЬЯ КАРА

Пенсионерка Мария Гуцал и спустя 70 лет охает, вспоминая, как ее «пропечатали» в школьной стенгазете: ходила святить вербу, а «добрые люди» доложили кому надо.

В понедельник после Пасхи педагоги проверяли руки у детей: если замечали следы от крашенок — были проблемы. «Перед праздником хозяйкам было ни хату побелить, ни холодец сварить из-за совхозных субботников, особенно если Пасха совпадала с майскими праздниками, — вспоминает она. — Как-то директор молокозавода в Святое Воскресенье заставил рабочих чистить площадь под первомайскую демонстрацию, хоть люди и упрашивали перенести уборку. Жена его вскоре родила ребенка-калеку, и все говорили — Бог наказал».

А Николай Лосенко рассказывает, что забрав церковь в его родном селе под клуб, использовать ее не смогли: крутят кино — звук такой, что ничего не разобрать; включат музыку — одни завывания. «Это теперь ясно, что в стенах храма были резонаторы, пустотелый кирпич, чтобы от хорового пения эхо шло. А тогда судачили, что это церковь мстит», — поясняет он.

НАЧЕКУ

Общественность не давала верующему люду покоя. Даже октябрят инструктировали перевоспитывать несознательных родственников, иначе — выговоры и испорченные характеристики. Чтобы вовремя «пресечь и искоренить», райкомы с парткомами командировали на всенощные бдения в компанию к бабушкам свои рейды.

Заслоны из педагогов, оцепления комсомольцев, отряды дежурных дружинников всю ночь зевали под церквями, вылавливая в толпах воспитанников и коллег.

«В конце 70-80-х молодежи войти в церковь на Пасху было нельзя — милиция окружала, — вспоминает настоятель Свято-Успенской церкви села Семенивка отец Иоанн. — Чтобы учителя не взяли „на список“, ездили на службу в чужие села, где нас никто не знал. А стал постарше — вызывали „на ковер“ и ставили на вид».

Дружинники. Отлавливали верующих возле церквей.

Чтобы удержать народ дома в святую ночь, власти делали ему неслыханный подарок — давали телеконцерты «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» и прочие редкости. «Слыхал от старших: раньше у церкви ставили на ночь оркестр, играли похабные спектакли, выставляя дьяконов и батюшек пьяницами и крохоборами», — рассказывает Николай Лосенко.

А в родном селе сына священника Анатолия Полегенько ни одна всенощная не обходилась без музыкального фона. В центре села храм соседствовал с клубом, и как только прихожане выходили с крестным ходом, на танцах громче прежнего гремела веселая музыка; заходили обратно — звук приглушался.

«Доходило до того, что перед Пасхой и с неделю после родители яиц в доме не держали вообще — ни сырых, ни вареных, ни белых, ни красных, — говорит Полегенько. — До войны отец был вынужден уходить подальше в поле и в одиночестве исполнял пасхальные песнопения».

ДЛЯ ГАЛОЧКИ

Ближе к перестройке борьба режима с религией становилась профанацией. Адекватные «контролеры» никого не карали, но играли роль до конца. «Учителя вели беседы про „поповский мрак“ чисто для проформы, за крашенки могли разве по-отечески пожурить, — говорит Лосенко. — Они и председатель вместе с сельсоветом и куличи пекли, и детей крестили, просто не афишировали это».

Отец Витольд тоже начинал учителем. В первое же школьное Рождество поступила директива патрулировать село в поисках колядников.

«Разбились мы по компаниям, ходим по улицам. Пока никто не видит — шмыгнули к одному коллеге домой, „поколядовали“, потом быстрой перебежкой к другому. И так весь день, да так, чтоб не попасться на глаза колядующим ученикам: надо было делать строгий вид, а то выставят со скверной характеристикой», — делится Левицкий.

Бывшему комсомольцу Андрею Ващуку лично довелось в 80-х ходить в дежурном патруле в ночь на Пасху. «Никого мы не ловили: просто отстаивали службу и утром христосовались, как все, — признается он. — А дежурные педагоги могли так „разговеться“ под церковью, что еле ноги волокли».